Восстанавливаем святыни. Благотворительный фонд московской епархии по восстановлению порушенных святынь Не восстановленные святыни

29 марта исполнилось 30 лет иерейской хиротонии (рукоположения в священники) благочинного церквей Красногорского округа протоиерея Константина Островского. В этот день состоялась соборная служба в Успенском храме, настоятелем которого является отец Константин Островский. Службу возглавил
епископ Зарайский Константин, викарий Московской епархии.
Накануне митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий, глава Московской областной епархии, вручил медаль Москов-ской епархии «За усердное служение» II степени благочинному Красногорского церковного округа, настоятелю Успенского храма г. Красногорска, директору благотворительного фонда Московской епархии по восстановлению порушенных святынь, протоиерею Константину Островскому по случаю предстоящего 30-летия его хиротонии. Награждение состоялось в Успенском храме Новодевичьего монастыря.
Отец Константин Островский отметил: «Меня рукоположили
в 1987 году. В Успенском храме Красногорска служу с 1990 года». За время служения протоиерея Константина Островского
в Красногорском округе были восстановлены семь храмов - объектов культурного наследия. Никольский храм Красногорска (мкр Павшино) восстановлен для богослужения, однако нуждается в масштабной реставрации. Построено много новых храмов. Поэтому темой беседы с протоиереем было восстановление храмов: как в Красногорском округе, так и в Подмосковье.

Благотворительный фонд Московской епархии по восстановлению порушенных святынь был создан 1 декабря 2014 года по благословению митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия. Учредителем фонда является Московская епархия. Председатель управляющего совета - секретарь Московской епархии протоиерей Михаил Егоров. Экспертный совет фонда возглавляет игумен Серафим (Голованов). По светскому образованию он инженер-реставратор.

- Как пополняется фонд?

Осуществляется сбор добровольных пожертвований от религиозных организаций епархии, светских организаций, от священнослужителей и прихожан храмов, жителей Московской области.

- Как организована работа фонда?

Благочинные округов обращаются в фонд напрямую. Для оценки масштаба работ члены экспертного совета выезжают на место, помогают составить заявку на оказание материальной помощи. На заседании управляющего совета рассматриваются поступающие заявки, принимаемые решения утверждает митрополит. Готовится проект, который утверждается в Главном управлении культурного наследия Московской области. А далее начинаются восстановительные работы.

Всего до конца 2016 года состоялось 12 заседаний управляющего совета фонда, рассмотревшего 44 заявки на оказание материальной помощи. Из них только три были по разным причинам отклонены.

По 41 заявке приняты благотворительные программы на осуществление проектных, ремонтно-реставрационных или первоочередных противоаварийных работ. Три храма уже освящены после реставрации, еще нескольким освящение предстоит в скором времени.

- Какому храму Московской области первому помог фонд?

Практическая деятельность благотворительного фонда началась с Вознесенского храма в селе Сенницы Озерского района. Зданию храма требовалась безотлагательная помощь.

В начале 2015 года за счет средств фонда подготовили рабочую документацию на первоочередные противоаварийные работы, к концу года - на весь комплекс ремонтно-реставрационных работ.

В 2016 году реставрация Вознесенского храма в селе Сенницы была завершена. 31 июля 2016 года митрополит Ювеналий торжественно освятил храм.

- Какие еще храмы на территории Подмосковья удалось восстановить благодаря фонду?

инициативе Екатерины Михайловны Перцовой, родной внучки Владимира Михайловича Голицына, генерал-губернатора Москвы в 1887-1891 годах, создан проект восстановления каменной Успенской церкви.

23 сентября 2010 года совершена ее закладка. В настоящее время общестроительные работы уже в основном завершены, и теперь предстоят отделка здания и его благоукрашение.

На территории Красногорского района, кроме двух не закрывавшихся церквей, были и другие храмы. Какова их судьба в новое время?

В советское время храмы переоборудовали под склады, клубы и другие учреждения.

Успенский храм в Красногорске, куда я пришел служить в 1990 году, находился в относительно хорошем состоянии, имелось электричество. Но все, кроме стен, пришлось сносить и переделывать, в том числе и крышу. Правда, на третьем этаже сохранилось помещение, где мы и начали служить, а потом открыли воскресную школу. Так что не на голом месте начинать пришлось.

Знаменский храм на территории усадьбы «Знаменское-Губайлово» был построен в 1683 году владельцем усадьбы боярином Иваном Федоровичем Волынским. Затем церковь перестроил фабрикант Поляков. В советское время были разрушены навершие церкви и колокольня, в церкви размещалась типография, затем туристическое бюро. В 1993 году храм передали общине, по ее просьбе. Уже в 1995 году были восстановлены восьмерик, главка, колокольня. Храм украшен мозаичными иконами.

Храм в Николо-Урюпине отреставрировали снаружи в советское время. Храм Архангела Михаила в Архангельском, построенный в 1660-х годах, также снаружи находился в приличном состоянии. Как только он вернулся в лоно Русской Православной церкви, в нем стали совершаться богослужения.

- Какие храмы нашего благочиния в настоящее время нуждаются в реставрации?

Никольский храм в Павшине. Упоминание о деревянной церкви Святителя Николая относится к 1628 году. На ее месте в 1817-1821 годах возвели ныне имеющуюся каменную церковь Святителя Николая Чудотворца с приделом пророка Илии. В советское время храм был закрыт, уничтожен иконостас конца XVII века из Московского Зачатьевского монастыря, разрушены верхние ярусы колокольни. Были сделаны множественные грубые пристройки, которые сейчас уже снесены.

Храм нуждается в масштабной реставрации, но для богослужения он восстановлен: устроен алтарь, два раза в год в храме совершается литургия, еженедельно служатся молебны. Готова необходимая документация по реставрации, проект находится на согласовании в Главном управлении культурного наследия Московской области.

Известна фирма, которую привлекут к реставрационным работам, - компания «Ильинка». По проекту восстановление храма обойдется в 120 млн рублей. Таких средств у благочиния нет. Будем осуществлять проект постепенно, начиная с самого необходимого. Например, колокольней можно пока не заниматься - рядом с храмом возведена отдельно стоящая. Решено обойтись без отопления. Изначально храм был неотапливаемым: службы проходили только летом, а зимой богослужение шло в соседней, Боголюбской церкви. Предстоят работы по фасаду, кровле, внутренней отделке - по мере поступающих средств. И, надеюсь, с Божьей и людской помощью в скором времени Никольский храм мы восстановим.

Беседовала Н.ХРУСТОВА.

Фото из архива «КВ»,

ОБРАЩЕНИЕ

МИТРОПОЛИТА КРУТИЦКОГО И КОЛОМЕНСКОГО ЮВЕНАЛИЯ

К ДУХОВЕНСТВУ, МИРЯНАМ, ОБЩЕСТВЕННЫМ ОРГАНИЗАЦИЯМ,

БЛАГОТВОРИТЕЛЯМ И ЖИТЕЛЯМ ПОДМОСКОВЬЯ

Возлюбленные служители Алтаря Господня, всечестные иноки и инокини,

дорогие братья и сестры! Уважаемые жители Подмосковья!

Душевная боль о порушенных святынях Подмосковья, несмотря на то, что многое сделано, не оставляет меня. Существующее состояние многих храмов, разрушенных и оскверненных в безбожное лихолетье, не может не вызывать скорбные чувства. Уверен, что долг восстановления их лежит на всех нас.

Когда 5 ноября 2014 года Святейший Патриарх Кирилл совершил чин великого освящения храма преподобного Сергия Радонежского на Федеральном военном мемориальном кладбище в Мытищинском районе Московской области, я публично поделился с Его Святейшеством своими мыслями, сказав: «Несмотря на то, что сотни и сотни храмов построены за это время в Московской области и еще больше восстановлено, со скорбью констатирую, что до сих пор не хватило ни сил, ни веры, ни жертвенности, чтобы несколько сотен храмов поднять из руин. Но веруя в Ваше благословение, мне хочется, чтобы с этого дня наше духовенство ревностно постаралось восстановить все до одного порушенные святыни на нашей Подмосковной земле».

С благословения Его Святейшества мы приступаем к этому святому делу. Московской епархией создан благотворительный фонд по восстановлению порушенных святынь, и я благодарен губернатору Московской области А. Ю. Воробьеву, что он вместе со мной стал сопредседателем его Попечительского совета. Горячо надеюсь, что никто в Подмосковье не останется равнодушным к этой инициативе.

Московская епархия уже перечислила на счет фонда более двадцати шести миллионов четырехсот тысяч рублей. Я со своей стороны тоже внес свою лепту в это святое дело.

Призываю духовенство и мирян, общественные организации, благотворителей и всех жителей Подмосковья принять активное участие в восстановлении порушенных святынь Подмосковной земли своими пожертвованиями.

Заранее всех Вас благодарю и призываю на Вас Божие благословение.

Из Доклада митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия

Как вам известно, 1 декабря 2014 г. был создан Благотворительный фонд Московской епархии по восстановлению порушенных святынь, основной целью деятельности которого является оказание материальной помощи в восстановлении храмов, нуждающихся в неотложной реставрации.

За период с 1 января 2015 г. по 21 декабря 2016г. Фонд собрал добровольных пожертвований на сумму 258 млн. рублей. Из них израсходовано более 256 млн. рублей.

Средства, полученные Фондом, расходовались в рамках принимаемых его Управляющим советом благотворительных программ. С момента начала работы в декабре 2014 г. по настоящий момент Фондом рассмотрено 33 заявки. Из них 24 удовлетворены, работы по ним выполнены в запланированном объеме. Суммарно, в процессе сбора информации, первичных технических обследований, в проектировании, а также непосредственно в стадии реставрации в работе у Фонда в настоящее время находится 26 храмов.

Полностью завершены ремонтно-реставрационные работы по Вознесенскому храму села Сенницы Озерского района, Ильинскому храму села Пруссы Коломенского района и Воскресенскому храму села Воскресенское Рузского района. Все они освящены мною в этом году.

Заметные результаты деятельности Фонда не могут не радовать, но в восстановлении нуждаются еще 250 храмов. Поэтому Фонд имеет обширные планы на будущее, осуществление которых будет зависеть от размера поступающих пожертвований.

Считаю, что каждый из нас должен показывать личный пример жертвенности. Кроме того, в строительстве или восстановлении приходских храмов принимают участие состоятельные люди. Хорошо было бы Вам воспользоваться этими связями и попросить этих людей или иных благотворителей поучаствовать в восстановлении порушенных святынь.

На недавнем собрании я поручил каждому благочинному взять на себя ответственность за восстановление силами возглавляемых ими приходов хотя бы одного из 250 порушенных храмов. Таким же образом и состоятельные люди могли бы помочь восстановлению какого-то храма. К сожалению, пока я не вижу ваших усилий в этом направлении. Ежеквартально буду ждать от благочинных их сообщений по этим вопросам и надеюсь на положительную динамику.

За прошедший год приходами было внесено 68,8% от общей суммы взносов в Фонд, лично священнослужителями - 6,1%. Информация о том, как осуществляются пожертвования, ежемесячно публикуется в «Московских Епархиальных Ведомостях», причем указывается наименование каждого прихода и имя каждого жертвователя.

В следующем году исполняется сто лет с момента начала гонений на Русскую Православную Церковь. 31 октября я попросил отцов благочинных представить в Московское Епархиальное управление сведения о памятных и юбилейных датах, которые связаны с историей восстанавливаемых храмов и новомучениками, служившими в них. Было бы важным и полезным начинанием совершать в эти дни соборные богослужения, по возможности на тех местах, где находится (или находился) тот или иной разрушенный храм, привлекая внимание общественности к порушенной святыне и подвигу новомучеников, которые совершали в них свое служения. Список таких храмов мной уже утвержден.

В благочиниях необходимо иметь издания, рассказывающие об этих храмах. Всеми возможными способами священник должен информировать прихожан о деятельности Фонда, призывая к участию в деле восстановления порушенных святынь и показывая, я повторяю и настаиваю, личный пример.

13 декабря в Московской областной думе прошла конференция «Восстановление порушенных святынь - долг современных поколений». В ее работе приняли участие заместитель полномочного представителя Президента Российской Федерации в Центральном федеральном округе Николай Павлович Овсиенко, председатель Мособлдумы Игорь Юрьевич Брынцалов, министр образования Московской области Марина Борисовна Захарова, депутаты, сотрудники Благотворительного фонда по восстановлению порушенных святынь, викарии Московской епархии, сотрудники Отдела по реставрации и строительству. Совместное проведение этого форума еще раз доказывает, что в непростом деле восстановления порушенных святынь необходимо объединить усилия всех, кто неравнодушен к судьбе национального духовного и культурного наследия.

Игумения Елисавета (Жегалова), монахиня Анна (Клыгина)

В этом году будет 25 лет, как в полуразрушенном корпусе, примыкавшем к храму святых апостолов Петра и Павла древней Свято-Троицкой Стефано-Махрищской обители, по благословению правящего архиерея Владимирской епархии владыки Евлогия (Смирнова) поселились три первые насельницы. Поначалу это был скит Александровского Свято-Успенского женского монастыря, с 1995 года ставший самостоятельным монастырем. А в 2004 году монастырь получил статус ставропигиального. Как вспоминается начало пути, который привел к рождению крепкой монашеской семьи в одном из самых на сегодняшний день благоустроенных обителей России? Живая история в лицах предстает перед нами из рассказов его настоятельницы игумении Елисаветы и монахини Анны, несущей послушание казначеи.

Матушка, известно, что Вы долгое время подвизались в Пюхтицком Свято-Успенском ставропигиальном женском монастыре в Эстонии, но когда начал разваливаться Советский Союз, когда начало рушиться наше государство, то вернулись в Россию. Здесь стали насельницей возрождающегося Свято-Успенского монастыря в городе Александрове. Наверное, первое впечатление от увиденного в селе Махра на месте древнего мужского монастыря было гнетущим?

Скажу, о чем я подумала, увидев руины монастыря, основанного в XIV веке преподобным Стефаном Махрищским по благословению святителя Алексия, митрополита Московского. За минувшие века монастырь переживал периоды расцвета и упадка. Всякое было. Однако в годы советской власти он оказался настолько разрушенным, так был осквернен людьми без Бога в душе, что в голове пронеслось: потребуются многие десятилетия и неимоверные усилия, чтобы вернуть его к жизни. И еще одна сочувственная мысль вспыхнула: «Несчастный тот настоятель, которого пришлют возрождать обитель. Практически с нуля!» Мы, то есть несколько сестер из Александрова, приехали в Махру с владыкой Евлогием. Посмотрели, погоревали и уехали. Владыка – во Владимир, сестры – в Александров. А через несколько дней меня вдруг назначают сюда старшей монахиней! Все столетия вплоть до революции монастырь являлся мужским, теперь из-за малочисленности братии в возрождающихся православных обителях было решено возобновить его как женский скит. И вот я с двумя сестрами в конце октября прибыла в эту разруху. На территории находился единственный жилой корпус (бывшие архимандритские покои), в котором базировался пионерский лагерь Северного пароходства. Детей из Мурманска привозили лишь на лето. Поскольку их осенью не было, директор лагеря разрешил нам там поселиться. Мы заверили его, что мешать никому не будем. Директор растрогался и подарил владыке Евлогию старую монастырскую икону преподобного Стефана Махрищского, попавшую к нему каким-то образом. В этот момент преподобный как бы вернулся в обитель.

Что сестрам-первопроходцам оказалось под силу? С чего начали?

Перво-наперво стали восстанавливать корпус с трапезной внизу, кельями наверху и отдельным помещением – жильем для священника. И крохотный Петропавловский храм, сначала превращенный в спортивный зал, затем со временем оказавшийся без окон и дверей, без отопления. Два месяца мы ходили молиться в городской храм в Карабаново. Шли шесть километров пешком, в резиновых сапогах, в телогрейках, стараясь не обращать внимание на осенне-зимнее ненастье. Эти два месяца ушли у нас на восстановление храма, в котором пришлось тогда жить. 30 декабря храм освятили, и как начались в нем службы в предпоследний день 1993 года, так богослужения и совершаются в монастыре каждый день. Никогда они больше не прерывались… Сама я очень люблю клиросное послушание, люблю хор, но нередко с грустью думала, что в этой Владимирской глуши уж точно сестринского хора не будет. Видимо, думала я, придется смиряться и петь с бабушками без всяких красивых песнопений, совсем просто. И тут случилось чудо: прошло всего несколько месяцев и Великим постом, особо запомнившимся пургой и метелями, сюда друг за другом прибыли в качестве послушниц пять выпускниц музыкального училища из Вологды. Четверо из них сразу стали петь на клиросе. Духовные чада одного батюшки они приехали к нам по его благословению. Хор сложился сразу. Мы жили службами. Восстанавливать что-либо не могли, поскольку нам ничего не принадлежало – ни монастырская территория, ни здания на ней. И так прошло два года. Сестры обязательно бывали на полунощнице, утрене, Литургии, вечерне и повечерии. Три канона, трехсотница, Евангелие, Апостол, вечерние молитвы – все прочитывалось в храме, и тоже никто никогда не уклонялся. Такая сосредоточенность на службах, возможность усиленно молиться стали, можно сказать, той закваской или основой, которая держала монастырь, когда началось его восстановление с бурным строительством. Строительство нас не раздавило, поскольку мы сохранили внутренний стержень, заложенный в течение первых двух лет.

А как началось бурное строительство?

Этот этап и последующие годы связаны с именем замечательного человека – Эрика (в крещении Эраста) Николаевича Поздышева, возглавлявшего в то время концерн «Росэнергоатом». Вышли мы на него, находясь в напряженном поиске угля. Дело обстояло следующим образом: через два года нашего пребывания на монастырской территории истопники отправились праздновать Новый год, бросив огромную угольную котельную, как говорится, на произвол судьбы. Пришлось сестрам заступить «на вахту», и с тех пор она стала для нас постоянной, круглосуточной. Какое-то время с углем помогал район, затем не смог. В стране были тяжкие времена, кругом разруха страшная, а мы в зиму оказались без угля. Стали искать благотворителей в Москве. Куда только и к кому только не обращались – увы, безрезультатно. В конце концов дозвонились до президента концерна «Роэсэнергоатом» и услышали от него: «Что, шуб вам не хватает? Замерзаете?» – «Нет, не шуб, а угля!» – закричали мы в трубку. И тут же спросили: «Можно, кто-то из сестер к Вам приедет и покажет фотографии, как на сегодняшний день выглядит монастырь?» Он согласился. А вскоре последовал ответный визит. Эрик Николаевич приехал к нам как раз на праздник святой великомученицы Екатерины. Со своим заместителем и еще с одним сотрудником концерна. Они все посмотрели, обо всем расспросили, посовещались. «Будем восстанавливать» – услышали мы их решение. Позже наш благотворитель рассказывал, как он пришел к вере. Будучи атомщиком, он, много поездив по заграницам, задавался вопросом: почему там люди просто живут, а в России выживают? В какой-то момент осенило: причина скорее всего в том, что в других странах не разрушали свои святыни. Мы же кощунственно их разрушили. Осквернили, взорвали, где-то разобрали по кирпичику. И единственный путь возрождения нормальной жизни в России – это восстановление ее святынь. Поэтому ехал он к нам осознанно.

Люди, привыкшие иметь дело с атомными станциями (а Эрик Николаевич, замечу, после страшной катастрофы на Чернобыльской АЭС был назначен ее директором, строил «саркофаг» или объект «Укрытие» над 4-м блоком) взялись за монастырь очень серьезно. Работы шли в стремительном темпе. Восстанавливались жилые корпуса, монастырская трапезная, появилась новая котельная (теперь уже на солярке), были переложены инженерные коммуникации по всей территории. Первое время кормить десятки людей приходилось в крохотной трапезной. Было около70 рабочих, плюс студенты духовной семинарии, которые летом вели раскопки на месте взорванного в 1942 году храма преподобного Стефана Махрищского. И владыка Евлогий часто приезжал, и благотворители из «Росэнергоатома». Крупных специалистов в своей области, настоящих подвижников – археолога Леонида Андреевича Беляева, архитектора-реставратора Сергея Васильевича Демидова – словом, всех, кто у нас появлялся, тоже там принимали. Когда нам говорят: «Вы восстановили монастырь», отвечаем: «Мы только кормили людей». Кормили изо дня в день, с семи утра до одиннадцати вечера… Службы и готовка еды – вот что прежде всего вспоминается из тех лет. Но, конечно, самым памятным явилось возвращение к жизни главной святыни монастыря – Стефановского храма – и его освящение Святейшим Патриархом Алексием II. Это было 25 ноября 1997 года. Вообще то событие казалось совершенно невероятным: в монастырь в глухом селе, где подвизается 30 сестер, приехал Предстоятель Русской Православной Церкви! Потом Патриарх Алексий посетил нашу обитель летом 2005 года, а Патриарх Кирилл за время своего предстоятельства побывал здесь уже шесть раз.

Матушка Елисавета, если говорить о детском приюте: начало 2000-х в России было не из легких, но обездоленные дети обрели в обители свой дом и прекрасные возможности развиваться в духовном и творческом плане. Это ведь потребовало не только мобилизации сестринских сил, но и немалых денежных средств?

За строительством комфортного уютного дома для девочек из неблагополучных семей и девочек-сирот стоит еще один замечательный человек, которого Господь к нам направил, тоже из Москвы, но пусть об этом поведает монахиня Анна, казначея обители.

Мать Анна, расскажите, пожалуйста.

Во всем, что у нас происходит, чувствуется чудесная и скорая помощь преподобного Стефана Махрищского. Второго благотворителя – частного предпринимателя, Виталия Ивановича Даниленко – вымолили дети. Сама идея организовать при монастыре детский приют исходила от Эрика Николаевича Поздышева. В общем стали строить дом для детей, которые к нам «прибились» и жили на первых порах кто в библиотеке (где поставили двухъярусные кровати), кто в келье у старшей сестры. Девать их в наших условиях было совершенно некуда, а они, бездомные, так намыкались за свою еще недолгую жизнь и так мечтали о своем доме! В какой-то момент у Эрика Николаевича не хватило средств, стройка должна была встать. Я сказала: «Дети, молитесь! У меня только долги. Вымолите помощь, будет у вас дом. Не вымолите – не будет». Они молились. Сотни писем мы тогда разослали c просьбой помочь, откликнулись единицы. Прислали какие-то небольшие суммы. И вдруг звонок из Москвы. Звонивший сообщил, что хочет помочь детскому приюту. В итоге он нам профинансировал весь остаток за строительство дома, благодаря чему дом был закончен в течение нескольких месяцев. Когда девочки туда вселились, радости было! А Виталий Иванович, человек глубокой веры, продолжает помогать монастырю, как бы приняв эстафету от Эрика Николаевича, которому пошел 82-й год. Главным детищем Даниленко стал храм Живоначальной Троицы, знакомый нам только по старой фотографии. В богоборческие годы были разрушены четверик, алтарь, пол-колокольни. На месте алтаря стоял жилой дом. Мы браться за него боялись. Он был за оградой обители, к монастырю не относился, частью монастырского ансамбля не являлся, и все же при взгляде на него душа отзывалась болью. Но как поднять эту махину? Представляете: 53 метра длина, высота будущего купола 23 метра, да один только алтарь 8 на 11 метров? Появились люди, москвичи, которые сказали, что хотят восстановить храм. Колокольню они возвели, на храм средств не хватило. Строительство началось и остановилось. На это было смотреть еще больнее, чем когда он стоял разрушенный.

И тогда Виталий Иванович взялся за дело?

Виталий Иванович, пожалуй, года два отказывался, говоря, что он будет устанавливать коммуникации, очистные сооружения, помогать со строительством котельной – иными словами, решать хозяйственные вопросы. А купола золотить, говорил он, мол, другие люди найдутся. Когда нам стало совершенно невыносимо видеть остановленную стройку, сестры пошли среди строительных лесов, бетономешалок, мешков с цементов – поставили аналой, положили на него икону преподобного Сергия Радонежского, в честь которого храм был прежде освящен, и стали читать акафист Преподобному. Ходили туда каждое воскресенье в течение месяца. Просто читали акафист! После того, как они, наверное, раза четыре прочитали акафист, Виталий Иванович вдруг неожиданно согласился восстанавливать порушенную святыню. И за три года она была полностью восстановлена, восстала из небытия. Здесь, мы верим, помощь пришла от преподобного Сергия, побывавшего в нашей обители в гостях у преподобного Стефана, с которым его связывала духовная дружба.

Удивительное чувство испытываешь в этом благолепном, дивно расписанном храме. Понятно, что место намоленное, но храм возведен в наши дни, а ощущения «новодела» нет. Кажется, все в нем дышит древностью.

С росписями тоже было интересно. Восстановив храм, наш благотворитель сказал, что ему нравятся белые стены – расписывать их не будем. А среди сестер есть иконописцы, которые обратились к матушке Елисавете с просьбой: несмотря на то, что они никогда стены не расписывали, уж больно хочется попробовать. «Пробовать» решили в небольшом придельчике преподобного Сергия. Наш монастырь около 20 лет связан с прекрасной и удивительной семьей, глава которой Александр Александрович Лавданский – один из ведущих отечественных иконописцев – руководит иконописной мастерской «Киноварь» и все пятеро его детей работают в сфере церковного искусства. Мы попросили его проверить наш проект. Он посмотрел и сказал, что мыслим неправильно: надо на видном месте – да-да, во всю стену! – писать Матерь Божию. Добавил, что поможет, поддержит сестер. Те сделали эскиз, перенесли все по квадратику на стену. Александр Александрович заверил, что у них хорошо получается. Потом, когда своих сил не хватило – объем-то огромный! – разработал проект росписей и сам возглавил работы.

Мать Анна, не могу не спросить и о подсобном хозяйстве. Сестры начинали с маленького участочка, где сажали картошку – их спасительницу в трудные годы. Сегодня у монастыря такое подсобное хозяйство, что каждый его объект – коровник, курятник, молочный заводик – поражает воображение. Это нужно иметь талант руководителя-хозяйственника, чтобы выйти на столь высокий уровень?

Нужно иметь натуру, как у нашей матушки-настоятельницы. Человек неравнодушный, необычайно творческий она открыта всему новому. В монастыре жизнь выстроена так, что сестрам разрешается многому учиться. Например, регенты хора прошли обучение в Регентской школе при МДА и других регентских курсах, певчие совершенствуют свое мастерство с профессиональным педагогом-вокалистом, сестры-иконописцы прошли стажировку в иконописной школе при МДА. А сестру, которая коров видела лишь по телевизору, отправили на послушание в коровник. Матушка ей сказала, что она может вызывать, откуда посчитает нужным, опытных зоотехников. Хороших специалистов, легких на подъем, нашли в Питере, пригласили. Кроме того, сама эта сестра ездила на Российскую агропромышленную выставку «Золотая осень» на ВДНХ. По истечении четырех лет она настолько освоила премудрость выращивания и разведения коров, ухода за ними, что ее стали приглашать для консультаций в другие монастыри.

Беседа с игуменией Елисаветой и монахиней Анной состоялась в непростой для обители день. После Божественной литургии в Стефановском храме началось отпевание схимонахини Венедикты (Свеженцовой). Позже, на поминальной трапезе, матушка Елисавета скажет, что это был чистый человек с детской душой. Безропотная она была, скажет матушка, отметив, что мать Рахиль (такое имя монахиня носила до принятия великой схимы) всегда находилась в мирном расположении духа, и это, вероятно, было результатом серьезной внутренней работы. Другие вспоминали о непосредственности монахини Рахили, которая все время что-то напевала. У нее душа пела, говорили сестры. Многие видели, как мать Рахиль с радостной улыбкой кормила уточек или кошек, работала на скотном дворе, в огороде или просто шла по монастырской аллее и пела! Особенно любила – «Царице моя Преблагая…» На следующий день после того, как ее, измученную тяжелой болезнью, привезли из больницы в родную обитель, клирик монастыря игумен Порфирий (Клименко), разделяющий с сестрами их тяготы и радости практически четверть века, постриг монахиню в великую схиму с именем Венедикты. Ее духовным отцом был приснопоминаемый наместник Оптиной Пустыни архимандрит Венедикт (Пеньков). Татьяне (мирское имя) хотелось всю жизнь быть при батюшке, трудиться во славу Божию, однако тот сказал, что ей полезно уйти в женский монастырь, принять монашество. За послушание она выполнила наказ духовника. Схимонахиня Венедикта ушла в мир иной через два с небольшим часа после принятия великой схимы – в возрасте 59 лет. Не дожила до своего юбилея. Но, по словам матушки Елисаветы, чувствовалось, что она уже была готова для Царства Небесного. Став первой великосхимницей Стефано-Махрищского монастыря, преобразованного в конце XX века в женский, схимонахиня Венедикта вписала в его современную летопись пронзительно-светлую страницу.

Беседовала Нина Ставицкая

Фотограф: Владимир Ходаков

Также представлены снимки из архива монастыря

Кто и зачем восстанавливает деревянные храмы Русского Севера? Что это такое вообще – Русский Север, и каков его дух? Об этом и многом другом в рубрике «Кто есть кто в благотворительности» мы говорим с настоятелем строящегося храма св. равноп. кн. Ольги в Останкино, клириком храма Тихвинской иконы Божией Матери в Алексеевском отцом Алексеем Яковлевым, руководителем проекта «Общее Дело» в Благотворительном Фонде содействия возрождению Храмов Отечества.

отец Алексий с сыном Николкой

Справка:

«Общее Дело. Возрождение деревянных храмов Севера» является проектом Благотворительного Фонда содействия возрождению Храмов Отечества. Основан в 2007 году. Проект нацелен на сохранение памятников деревянного зодчества Русского Севера, проведение противоаварийных и реставрационных работ.

Руководитель проекта: иерей Алексей Яковлев, сотрудник Синодального отдела Москвоского Патриархата по взаимодействию с Вооруженными Силами, клирик храма Тихвинской иконы Божией Матери в Алексеевском г. Москвы, настоятель строящегося храма св.равноп.кн. Ольги в Останкино.

– Почему вы стали заниматься восстановлением храмов?

– Однажды моя супруга художница Татьяна с подругой проезжала через одну поморскую деревню и услышала стук топоров. Вообще, это редкое явление, когда в небольших деревнях восстанавливается храм. Даже священников в таких деревнях нет. Они поднялись на колокольню, хотя лестницы внутри только делались, и это было опасно. Дедушка, который занимался ремонтом, отругал и Таню, и ее подружку за безрассудство. А потом показал на дом и говорит: вот там моя бабушка, она вас чаем напоит. Так мы познакомились с Александром Порфирьевичем Слепининым из д. Возогоры Онежского района Архангельской области. Ему тогда было уже почти 80 лет. Он понимал, что после его смерти окончательно разрушится и колокольня, и храм, а надо сказать, что здесь чудом сохранился ансамбль из трех храмов. Александр Порфирьевич решил, насколько это в его силах, сохранить колокольню. Фактически на свои средства он накрыл крышу у колокольни, чтобы она дальше не разрушалась. Вместе с женой они испрашивали у государства помощи, но даже те 15 тысяч, что им выделили, по дороге разворовали, и до них дошли копейки…

Я, узнав об этой истории, решил, что наша семья будет отдавать десятую часть доходов этому дедушке на стройматериалы. К этому присоединились и наши друзья. Приятно, когда человек что-то созидает, а ты ему помогаешь. В результате была восстановлена колокольня и законсервирован Никольский храм.

Летом 2006 года мы с супругой приехали в отпуск в этот же Онежский район. Я зашел, точнее даже влез, в храм Зосимы и Савватия 1850 года постройки. Он был рухнувший, заросший кустарником и деревьями, с обрушившейся алтарной частью и падающей колокольней. «Войти» в храм можно было только через окно. И хотя там толком ходить было нельзя, когда я туда попал, меня посетило и долго не оставляло удивительное чувство: как будто здесь совсем недавно служили литургию… Уезжая, этому же дедушке мы оставили средства, чтобы он вынес сгнившие части крыши, убрал сгнивший пол, освободил бы храм от мусора. Оставили ему 10 тысяч рублей. Но на эти деньги, как мы вскоре узнали, он не только мусор вынес, но сделал новую крышу, потолок, полы. Лично для меня это было шоком. В итоге, полное восстановление храма силами местных жителей, которые работали бесплатно, обошлось в 70 тысяч рублей. Тогда нам с женой пришла в голову мысль, что раз так недорого стоит восстановить один храм, то почему бы не сделать это со всеми деревянными храмами Севера, найдя единомышленников?

Идею проведения противоаварийных работ в деревянных храмах Поморья поддержал мой непосредственный начальник протоиерей Дмитрий Смирнов, тогда председатель Синодального Отдела по взаимодействию с Вооруженными Силами. Он сказал, что всю жизнь об этом мечтал. Поддержал идею и Преосвященнейший Тихон, бывший тогда епископом Архангельским и Холмогорским. Именно в его епархии было больше всего брошенных храмов. Так появилась группа любителей Русского Севера, разработавшая проект «Общее Дело. Возрождение деревянных храмов Севера».

– А почему Север? Ведь по всей России стоят разрушенные храмы?

– Деревянное зодчество – особая и уникальная часть нашего культурного наследия. Если говорить о культуре России, то первое, что отличает ее от европейской культуры – это иконопись и деревянная архитектура. В первую очередь хотелось поддержать именно ее, как наиболее уязвимую и находящуюся под угрозой полного исчезновения. Каменный храм более долговечен. А дерево разрушается значительно быстрее. Да и провести здесь противоаварийные и консервационные работы гораздо дешевле, чем в случае с каменным храмом.

И мы подумали, что если с Божьей помощью восстановить деревянные храмы по всему Северу (а их, возможно, около 600, хотя никто не знает, сколько точно), то дальше можно будет переносить опыт и на каменные. Каменных неимоверно много – десятки тысяч брошенных храмов.

Там, где русский становится русским

– Север – это уникальное место на земле. Русские там начинают чувствовать себя русскими. Писатель Юрий Казаков в своих воспоминаниях написал, что он впервые почувствовал, что такое быть и что он есть только в тридцать лет, когда приехал на Белое море. С этого момента начинается его рождение как личности.

Север удивлял всегда и всех русских людей, прежде всего художников. Вспомните Васнецова, Билибина. Русский Север пробуждает в душе русского человека, все лучшее, настоящее и глубокое. Однажды Дмитрий Сергеевич Лихачев, который сказал много добрых слов о Севере, написал, что возрождение России начнется с Севера.

Я так говорю, потому что все это подтверждают мои собственные наблюдения. Все люди после наших экспедиций ни о чем другом ни говорить, ни думать не могут. Все без исключения рассказывают о том, что они открыли там, на Севере. Порядка 80% наших волонтеров принимают участие в последующих экспедициях. То есть нет таких людей, которые раз съездили, а потом перестали бы быть участниками проекта. Все, кто съездил, отправляются и на следующий год, и через год.

Это знакомство с русским Севером – настоящее потрясение, причем не от буйных красок, как на юге, где насыщенная природа и море. Здесь потрясение внутреннее и душевное, в каких-то очень тонких красках. Люди соприкасаются со своей культурой и природой. И это для них становится открытием и шоком. А главное, что люди друг друга узнают. А узнать человека не так то просто. Но именно в экстремальных условиях каждый из нас становится тем, кто он есть и проявляет самые лучшие качества, которые только возможно.

Наши экспедиции строятся так, что мы едем туда, где нас никто не ждет. Мы едем туда, где без нашего участия храм непременно погибнет, где нет священника, отвечающего за храм, где нет местных жителей, заинтересованных в сохранении храма.

Когда приезжаем, местные жители к нам относятся настороженно. Первыми всегда приходят дети. Они начинают помогать. И только потом, вслед за детьми приходят родители. Когда экспедиция уезжает, – в среднем мы остаемся на месте дней пять, – из местных жителей уже складывается та группа, которая и в дальнейшем заботится о храме.

Например, так было с храмом святителя Николая чудотворца в деревне Прислениха Плесецкого района. Мы разобрали и выгребли мусор, оттерли похабные надписи. Отслужили панихиду у могилы перед храмом, где похоронены родители одного из местных жителей. Оставили этому человеку немного денег – 5 тысяч рублей, на то, чтобы он разобрал старую кровлю и поставил леса (мы планировали продолжить финансирование). Но никаких вестей от этого человека мы не имели. А через два месяца, когда до него удалось дозвониться, выяснилось, что он не только старую крышу разобрал и новую сделал, он еще восстановил алтарь, который был разрушен и сгнил до нижнего венца. И сделал он это на свои деньги.

То есть нам нужно было лишь показать пример, показать, что это важно. Дальше все делается и без нас. Ведь люди, с которыми там наши экспедиции знакомятся, – удивительные. Они чистые. Для всех нас очевидно, что люди на Севере просто другие, совершенно по-другому открытые. А священники там настоящие подвижники.

Наше знакомство происходит на почве совместного труда. Мы приезжаем восстанавливать их святыню. И то, что приезжая, мы не говорим попусту, а много, с радостью и полнотой трудимся, для местных жителей очень много значит.

Если есть в Церкви живая община, то можно делать какие угодно проекты

– Как случилось, что идея так быстро превратилась в проект благотворительного фонда?

– У нас при храме существует очень слаженная и дружная молодежная организация. Поэтому достаточно было просто озвучить идею, как сразу же нашлись те, кто готов был отправиться в экспедицию.

Каждый год на праздник Крещения к храму стекаются тысячи людей за крещенской водой. Но что это за святыня и как ею пользоваться, люди часто не знают. Однажды мы решили сделать информационные листки, рассказать, что такое крещенская вода и как помолиться перед ее принятием. Напечатали и раздали 7 тысяч экземпляров. На следующий год с нашей же молодежью сделали уже 250 тысяч штук и раздали в некоторых храмах Москвы и епархиях. На третий год мы на собственные деньги, которые удалось собрать среди прихожан, сделали уже 500 тысяч экземпляров и распространили в 215 храмах Москвы, в пяти епархиях и даже за границей. А потом наше начинание передали в Синодальный отдел по делам молодежи. Теперь эти брошюры раздаются во всех храмах и обязательно.

Получается, что один приход сумел запустить очень важный процесс. Это к слову.

Я уверен, что если есть в Церкви живая община, то в этом случае можно делать какие угодно проекты. «Общее дело» стал одним из многих проектов, которые осуществляет наш приход.

– А кто вам помогает, финансирует?

– В первую очередь те, кто ездит в экспедиции. Изначально мы отправляли экспедицию по такому принципу: раз человек едет трудится, мы ему оплачиваем проезд, питание и предоставляем стройматериалы. Сейчас все чаще получается, что человек оплачивает сам себе все: и проезд, и питание, причем добровольно. А мы оплачиваем только стройматериалы и профессиональных плотников, которые руководят работой. Архитекторы сотрудничают с нами бесплатно. Вся наша деятельность проходит строгий архитектурный контроль. То есть получается, что огромнейшие средства люди изыскивают сами. Нам также помогают несколько компаний, которые входят в холдинг РЖД. То есть, наш фонд существует на частные пожертвования.

Брошенные храмы

– Как разрушали храмы?

– Храм святителя Николая в деревне Возогоры на Белом море в советское время остался с двумя куполами. А когда-то было их пять. Священника, как во многих других храмах, расстреляли в тридцатые годы. А потом пришли разрушать саму церковь. Только один человек в деревне согласился скидывать купола. Он взобрался на крышу. А потом этот человек увидел, что загорелся его дом. Бросился домой спасть ценности, но уже из него больше не вышел, сгорел. После этого желания разрушать последние два купола не было уже больше ни у кого в деревне. Так и стоял до наших дней этот храм, пока не были воссозданы разрушенные купола и храм вновь стал пятиглавым.

Вообще, по всему Северу сохранилось немало свидетельств того, что люди, которые участвовали в разрушении храмов, умирали потом страшной смертью. Грех, который они совершали, влек за собой последствия. Что интересно, прошло уже 80 лет с тех пор, а истории эти до сих пор живы в памяти местных жителей. Мы в своих экспедициях записываем рассказы очевидцев, тех, кто мальчишками помнил эти храмы, как в них служили, а потом разрушили. Мы прекрасно понимаем, что история уходит, пройдет лет десять и не будет уже на свете тех, кто все это помнит и может рассказать.

Радостно, что молодежи дороги наши древние святыни. Как-то в экспедиции познакомились парень и девушка. Она воцерковленная, он нет. Через некоторое время он пришел ко мне со словами: никогда не видел человека такой внутренней красоты, благословите сделать ей предложение. После венчания, в феврале, в сорокаградусный мороз они отправились в свое свадебное путешествие на Север, делать обмеры храма, чтобы его в дальнейшем восстанавливать. Такое вот незабываемое путешествие.

– Существует ли карта расположения объектов, нуждающихся в реставрации?

– Да, есть и карта, есть наш сайт, где мы размещаем имеющуюся информацию, есть описания почти по каждому храму. Мы обследовали около 150 храмов и часовен, в 85 провели противоаварийные работы а три восстановили полностью.

В одной деревне мы познакомились с девяносто двухлетней бабушкой Зоей. Напротив ее дома стояла полуразрушенная часовня, которую бабушка посещала каждый день. И чем старше становилась бабушка, тем больше разрушалась часовня. Бабушка никому не позволяла выносить из этой Крестовоздвиженской часовни большое старинное распятие, которое тем самым ей удалось сохранить.

Когда мы познакомились с ней, она уже не могла подняться по ступенькам, а ложилась и вползала в часовню.

При первой встрече со мной она попросила: «Сыночек, помолись за меня, чтобы Господь забрал». Конечно же нам хотелось восстановить часовню пока она еще жива. Почила бабушка Зоя, увидев часовню восстановленной. Туда стал приезжать священник, который ее исповедовал и причащал.

Или Сретено-Михайловский храм в Красной Ляге. Этот храм федерального значения – визитная карточка Каргополя, но при этом был в удручающем состоянии. Находится в семи километрах от ближайшего населенного пункта. Высотой он выше десятиэтажного дома, около сорока метров. Алтарная бочка была в таком плачевном состоянии, что еще одна зима, и она бы рухнула. Первое, что сделали волонтеры «Общего дела» – перекрыли алтарную часть, что стоило 150 тысяч рублей, на следующий год сделали перекрытия, полицы – это 200 квадратных метров. Смета на противоаварийные работы составила около 400 тысяч рублей. Если бы за это взялось государство, то, по оценкам специалистов, работы обошлись бы в миллионы рублей.

В принципе, все обходится не дорого.

– Кто те люди, которые приходят к вам волонтерами? И не возникает ли проблем в связи с тем, что в большинстве своем они непрофессионалы?

– И надо сказать, что в наши экспедиции ездят высокообразованные люди. В этом году в среднем у тех, кто отправляется в экспедицию, было по два высших образования, у некоторых по три. Это толковые люди самых разных профессий: врачи, геологи, программисты, и даже директора предприятий. Самые разные люди, но все они – очень хорошие.

В течение зимы у нас проходят самые разные курсы. Лучшие архитекторы Москвы, лучшие специалисты своего дела читают лекции. Лучшие плотники обучают своему ремеслу.

Если храм освящается, то на этом месте навсегда остается ангел-хранитель

– Предположим, что человек образованный, любит свою культуру, знает историю, но если он гуманитарий и руками делать ничего не умеет, может ли он принести пользу при реставрационных работах?

– Любой человек может принести пользу. Проекты противоаварийных работ создают наши архитекторы, руководят работами профессиональные реставраторы и плотники. В ходе этих работ люди всему учатся. Часто бывает так, что работа не сложная. И первое, – надо храм сделать храмом: спилить деревья вокруг, прорехи в крыше рубероидом закрыть, стереть похабные надписи, вынести мусор, оттереть полы, отмыть иконостас, повесить иконы. И просто помолиться.

Первая экспедиция бывает посвящена именно приведению храма в порядок. Своим трудом мы напоминаем местным жителям, что храм – это храм. А потом, когда возвращаемся, делаем уже все остальное.

Обычно мы проводим противоаварийные работы, за время которых вокруг храма складывается община заинтересованных в его восстановлении местных жителей. Они заботятся о храме и после нашего отъезда. Сейчас у нас такой этап, когда храмы во многих деревнях восстановлены и появляются интересные предложения по развитию региона. Например, спутница известного исследователя архитектуры Русского Севера, английского фотографа Ричарда Дэйвиса, Даррил предлагает организовывать туристические поездки для англичан. Чтобы туристы сознательно платили в два раза больше себестоимости: половина суммы шла бы на оплату поездки, а вторая половина – на восстановление храмов Севера.

Наш проект расширяется, к нему подключаются самые разные люди. Например, прихожане храма о. Дмитрия Смирнова вместе с воспитанниками его детских домов. Три года подряд многочисленные экспедиции отправляет Сретенский монастырь. Студенты Николо-Угрешской семинарии приезжают во главе с ректором, и др.

А еще бывает так: в 1990-х годах в деревне Сельцо на Северной Двине студенты из организации ВООПИК (Всероссийское общество охраны памятников культуры, которая в советские времена была очень мощной организацией) начинали в Сельце реставрационные работы. Там были поставлены леса, началось восстановление, но закончилось финансирование и все было брошено. Храм падал в прямом смысле слова. И у тех людей, которые тогда это делали (ветераны ВООПИК), ныне появилось желание продолжить. Конечно же за двадцать лет они не помолодели, но не утратили опыт. Они примкнули к нам и восстановили, исправили, доделали то, что тогда было оставлено.

Вообще, наш проект предполагает восстановление только брошенных храмов. И колокольню в Сельце мы только очистили от птичьего помета, убрали территорию вокруг, но ничего там не делали. Мы сделали предварительную работу и передали ее именно тем, кто когда-то ее начинал. Если появляются люди, которые начинают заботиться о храме, мы переходим на другой.

– Обезглавленный, разоренный и оскверненный храм, от которого часто почти ничего не остается, кроме сруба, является ли храмом вообще? Почему вы считаете, что его нужно восстановить? Может проще построить новый?

– Конечно, в сто раз проще, а главное дешевле. Но храм, безусловно, остается храмом. Потому что, если храм освящается, то на этом месте навсегда остается ангел-хранитель, который молится и о тех, кто его создавал, и о тех, кто его возрождает. И хотя проще рядом построить новый, но когда есть старый, то лучше, в прямом смысле слова, соприкоснуться со своими предшественниками, которые двести лет назад своими руками, с любовью клали эти бревна, а потом молились здесь.

Когда мы восстанавливаем храм, мы становимся в один ряд с теми, кто его создавал. И это не виртуальное соприкосновение со своим народом и историей, а в прямом смысле физическое. Без преемственности нет будущего. Когда исчезает храм, исчезает кусочек России. Сейчас все деревни доживают свой век. Люди в них либо умерли, либо перебралась в город. Но храм – самое главное место в селе. Строились они на века. Если храм специально не разрушали, зачастую он остается последней постройкой в исчезнувшем селе. Если разрушается храм, исчезает русская земля. Поэтому сохранение этих храмов – в прямом смысле сохранение русской земли.

Фотографии упомянутых храмов.

Редакция «Пути» охотно печатает ценную по своим мыслям посмертную статью П. И. Новгородцева, хотя она несколько устарела по своему настроению.

(Посвящается памяти В. Д. Набокова).

1. ОСКУДЕНИЕ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ИДЕИ.

Едва ли может быть сомнение в том, что время, нами переживаемое, властно и решительно требует новых слов. Те политические верования, которые недавно еще казались великими и определяющими, явно потускнели и померкли. За ними продолжают стоять лишь небольшие группы политических староверов, сохранивших привычку жить отвлеченностями и все более оказывающихся вне жизни.

Очень многие из бывших партийных деятелей ушли всецело в непосредственное практическое дело, содействуя всеми силами сохранению и подготовлению полезных работников для будущей России. Эта культурная работа, имеющая пред собою совершенно ясные и реальные цели, бесконечно выше тех словесных политических упражнений, которые, при всей своей неутомимости, никого не пугают и не обращают, кроме немногих и без того обращенных. И нет сомнения, такой отход от политической фразы к культурному делу есть также известная новая программа. Однако эта практическая программа не такова, чтобы дать основание к выработке новых начал, указующих духовный путь к грядущей России. А между тем с разных сторон высказывается потребность определить, какие же «слова сейчас нужны и действенны», чувствуется необходимость открыть, по незабвенному выражению В. Д. Набокова, «какие струны надо задеть в сердце и совести » при настоящих бесконечно-тяжких условиях.

Как всегда, искание новых путей с особенной напряженностью проявляется среди молодежи. Повсюду, где pyccкиe молодые люди имеют возможность жить

в более культурных условиях, у них идет напряженная работа мысли, замечается настойчивое желание дать себе отчет в том, что пережито, в прошлом, в эти небывалые годы крушения всяческих надежд, и установить свое отношение к будущему, столь неведомому, загадочному и таинственному. И всего интереснее и знаменательнее эта работа там, где с особой силой ощущается недостаточность основ, с которыми еще недавно связывались лучшие упования.

Как правильно заметил в статье своей о В. Д. Набокове барон Нольде, огромное большинство русского общества в недавнем прошлом связало себя с «попыткой построить народовластие», и эта попытка потерпела крушение. Надо иметь какую-то особую способность восприятия, чтобы полагать, что крушение в России демократической идеи в условиях страшного упадка и самой России, есть лишь обходный путь к полному торжеству истинной демократии. Для тех, кто с болью сердца видит этот процесс упадка и разрушения, такие иллюзии невозможны. Для них ясно, что нужен какой-то новый подход к жизни, какое-то новое отношение к действительности. Это именно то, что думал В. Д. Набоков, когда за три дня до своей кончины писал: «куда, к чему звать?.. Ведь для нас когда-то — не так давно — «демократия» было великим словом, полным значения и ценности. Если оно оскудело, — что, какие слова и идеалы пришли ему на смену?».

Вот это чувство оскудения демократической идеи, это яркое и живое сознание, что нам нужно какое-то совершенно новое ощущение и жизни, и России, и наших задач, и составляет ту основу, на которой осуществляется сейчас пересмотр старых верований и взглядов. Ход мысли, который при этом совершается, чрезвычайно прост и неотразим: если бы демократическая идея всегда и везде обладала настоящей созидательной силой, она привела бы Россию к величию и свободе, а не к разрушению и порабощению; если же этой силы она не обнаружила, значит одно из двух: или, при данных условиях, она была недостаточна, или ее не умели осуществить. В начале революции на охрану народовластия стали люди, которых русское общество выдвинуло, как своих самых лучших, самых способных людей. Эти люди взялись за свою задачу с твердой верой, что для России начинается заря лучшего дня. Если их усилия оказались бесплодными, если в результате вместо ожидаемого величия Россия пришла на край гибели, очевидно, они ошиблись в чем-то самом главном и основном.

2. РЕЗУЛЬТАТЫ «ЗАВОЕВАНИЙ РЕВОЛЮЦИИ».

Как известно, те, кто накануне 27 февраля стремился к перемене в системе управления, готовились к дворцовому перевороту. В действительности произошел военный бунт, который превратился в длительную, стихийную революцию.

Но каждая такая революция есть в то же время и диссолюция, разрыв связей, возмущение страстей против обязанностей и частей против целого, разложение государства и народа. Этот характер революции 1917 года очень скоро и с полной ясностью был осознан и Временным Правительством, как это видно из воззвания его к населению от 26 апреля 1917 года. В этом воззвании мы находим замечательные признания, которые навсегда останутся драгоценным свидетельством и взгляда Временного Правительства на ход революции, и его представления о системе государственного управления.

«Призванное к жизни великим народным движением, Временное Правительство признает себя исполнителем и охранителем народной воли. В основу государственного управления оно полагает не насилие и принуждение, а добровольное повиновение свободных граждан созданной ими самими власти. Оно ищет опоры не в физической, а в моральной силе. С тех пор, как Временное Правительство стоит у власти, оно ни разу не отступало от этих начал. Ни одной капли народной крови не пролито по его вине, ни для одного течения мысли им не создано насильственной преграды. К сожалению и к великой опасности для свободы, рост новых социальных связей, скрепляющих страну, отстает от процесса распада, вызванного крушением старого государственного строя... В этих условиях, при отказе от старых насильственных приемов управления и от внешних искусственных средств, употребляющихся для поднятия престижа власти, трудности задачи, выпавшей на долю Временного Правительства, грозят сделаться неодолимыми. Стихийное стремление осуществлять желания и домогательства отдельных групп и слоев населения явочным и захватным путем по мере перехода к менее сознательным и менее организованным слоям населения грозит разрушить внутреннюю гражданскую спайку и дисциплину и создать благоприятную почву, с одной стороны, для насильственных актов, сеющих среди пострадавших озлобление и вражду к новому строю, с другой стороны, для развития частных стремлений и интересов в ущерб общим и к уклонению от исполнения гражданского долга».

Трудно было яснее представить разрушительную силу революции, чем это сделано в приведенных словах. Временное Правительство с своей стороны не имело в виду ничего противопоставить этому процессу разрушения, кроме своей веры в конечное торжество свободы и в моральную силу. В основу своего управления оно полагало «добровольное повиновение свободных граждан созданной ими самими власти». Оно не хотело применять «старых насильственных приемов управления», не хотело «насилия и принуждения», говоря короче, не хотело неизбежных средств государства и права. Как правильно заметил в своих воспоминаниях о Временном Правительстве Вл. Д. Набоков, эта идеология «очень была сродни идеологии анархизма». В той системе свободы, которая признавалась

здесь за норму государственного управления, идея государства, власти и права в сущности упразднялась. Революция отдавалась на произвол стихийных сил, для которого впоследствии было найдено украшающее наименование «правотворчества снизу». В своем стремлении как можно менее походить на старую власть, Временное Правительство и вовсе перестало быть властью. Это была не столько демократия, сколько узаконенная анархия.

Вот в каком сочетании идей и фактов действовал знаменитый лозунг «завоеваний революции», которым все время клялись и клянутся до сих пор творцы и поклонники революции. В воззвании Временного Правительства от 26 апреля процесс этих завоеваний был назван своим подлинным именем «стихийного стремления осуществлять желания и домогательства отдельных групп и слоев населения явочным и захватным путем». И все эти завоевания —крестьян, рабочих, национальностей, всяких профессиональных и национальных групп и слоев — имели тот характер, что они не только отменяли старые стеснения и утверждали новые права, но и разрушали общее государственное единство: предъявленные и осуществленные в отношении того целого, которое представляла собою историческая Россия, они неизбежно должны были привести это целое к распадению и умиранию. Те, кто этим целым не дорожил, те, для кого революция была все, а Россия — ничто, те, для кого Россия была лишь костром для мирового пожара, совершенно последовательно настаивали на продолжении процесса завоеваний революции и требовали, как это называлось в то время, безостановочного «углубления революции». Те, кто Poccию любил, но мнил создать ее благополучие исключительно на полноте осуществленных в ней свобод и завоеваний отдельных лиц и групп, кто не понимал силы связей и скреп, необходимых для общего единства жизни целого, неумышленно и невольно, но все же несомненно и неизбежно содействовали и потворствовали делу разрушения России. Сами того не сознавая, они отдавали свой патриотизм и свою любовь к России на службу интернационалу и социальной революции. И наконец те, кто видел, что углубление революции есть бег к пропасти, с самого начала желали остановить революцию, но были бессильны что-либо сделать. Каждая стихийная революция имеет свой естественный ход; она должна пройти свой путь до конца, прежде чем начнется спасительное восстановление. В условиях русской действительности это было тем более неизбежно, что руководящее значение в революции получили не те, которые могли бы противодействовать стихии, а те, которые ей подчинялись. Во главе стояли люди, которые полагали, что все должно быть предоставлено свободе, что все образуется. Когда те, кто полагал, что достигнутых завоеваний революции достаточно, что эти завоевания надо не расширять, а укреплять, требовали, чтобы революция была остановлена, им возражали, что мера завоеваний революции должна быть определена не сверху, а снизу. Лозунг «завоеваний революции», по недавнему

очень удачному выражению И. А. Ильина, несет с собой и лозунг «революционной вседозволенности». Тот, кто становится на путь этих завоеваний должен видеть и все вытекающие отсюда последствия. Еще в первые месяцы революции те, кто стоял наверху, кто не мог не чувствовать ответственности своей за Poccию, понимали, что, осуществляя задачи революции, надо иметь в виду также «соблюдение международных обязательств», «ограждение прав, достоинства и жизненных интересов России», «упрочение авторитета правительства и укрепление его власти». Но те, кто эти слова говорил, совершенно не знали, как сделать их действенными и живыми. А для тех, кто в революции хотел идти до конца, кто все хотел предоставить, «правотворчеству снизу», это были пустые слова, не имевшие никакого значения. Таким образом под знаменем «завоеваний революции» Россия с неудержимой силой катилась к торжеству большевизма. Кн. Львов, Керенский и Ленин связаны между собой неразрывной связью. Кн. Львов так же повинен в Керенском, как Керенский в Ленине. Если сравнить этих трех деятелей революции, последовательно возглавлявших революционную власть, по характеру их отношения к злому началу гражданской вражды и внутреннего распада, то это отношение можно представить в следующем виде. Система бесхитростного непротивления злу, примененная кн. Львовым в качестве системы управления государством, у Керенского обратилась в систему потворства злу, прикрытого фразами о «сказке революции» и о благе государства, а у Ленина — в систему открытого служения злу, облеченную в форму беспощадной классовой борьбы и истребления всех, неугодных властвующим. У всех трех указанных лиц были свои утопические мечты, и со всеми ими история поступила одинаково: она обратила в ничто их мечты и сделала из них игралища слепой стихии. Прочнее всех овладел массами тот, кто более всего взывал к массовым инстинктам и страстям. В условиях общей анархии путь к власти и к деспотизму всего более открыт для наихудшей демагогии. Отсюда и вышло, что легализованная анархия кн. Львова и Керенского с естественной неизбежностью уступила место демагогическому деспотизму Ленина.

В истории нередки случаи, когда и великие и славные движения, после известного периода подъема и расцвета, под влиянием косности жизни и человеческих слабостей, извращаются и вырождаются. Для русской революции характерно то, что ее падение и извращение началось с самого момента ее возникновения. Воспоминания В. Д. Набокова навсегда сохранят драгоценное свидетельство современника, стоявшего в самом центре событий и ярко ощущавшего, что революция с самого начала была обречена на тот конец, к которому она пришла, что ее конец был предопределен ее началом. Внимательный и объективный взгляд, по словам В. Д. Набокова, «мог бы в первые же дни «бескровной революции» найти симптомы грядущего разложения».

Люди, все еще упорствующие, все еще ничему не научившиеся, продолжают и доныне твердить о «завоеваниях революции». Но не пора ли наконец пред лицом страдающей и в смертельных страданиях изнемогающей России, ясно и решительно признать, что приведшая ее на край гибели революция являет собою не завоевание, не победу, не торжество нравственной идеи, а кару, страдание и трагедию. Я не хочу сказать, чтобы для нее не было причин в прошлом, и я не имею здесь в виду обсуждать, была или не была она неизбежной при данных обстоятельствах. Я утверждаю только, что если она и была неизбежна, то именно как страдание, кара и искупление. И очевидно, возрождение должно последовать не под знаменем «завоеваний революции», а под каким-то новым знаменем, которое укажет русскому народу новые пути.

3. КРУШЕНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА.

В воззрениях людей, выдвинутых революцией кверху, имела определяющее значение их вера в народ, в «разум и твердую волю народа». Они были убеждены, что освобожденный от старых пут народ проявит в полной силе свою мудрость и обнаружит чудеса патриотизма, мужества и справедливости. Они верили, что «душа русского народа оказалась мировой демократической душой по самой своей природе», что «она готова не только слиться с демократией всего миpa, но стать впереди ее и вести ее по пути развития человечества на великих началах свободы, равенства и братства». На деле вышло так, что в результате революции Россия не только не слилась с демократией всего миpa, и не только не стала впереди ее, а напротив противопоставила себя ей, как система управления диктаторского, деспотического и вместе с тем разрушительного. Являя собою картину голода и болезней, разорения и умирания, Россия оправдывает в наши страшные дни горькое предчувствие Чаадаева: «мы как будто живем для того, чтобы дать какой-то великий урок человечеству».

Если под демократией понимать организованное самоуправление народа, сочетающееся с твердостью правового порядка и свободой жизни, то демократии в этом смысле не было ни в начале революции при кн. Львове и Керенском, ни в дальнейшем ее развитии при господстве советской власти. В начале искренно стремились к народовластию, но достигли только безвластия; а затем, когда пришли большевики и утвердилась их беспощадная власть, идея народовластия была отвергнута. На место ее была поставлена так называемая диктатура пролетариата, практически сводящаяся к олигархическому господству партийных вождей, властвующих и над своей партией, и над народом при помощи демагогии и тирании. Это крушение идеи народовластия в русской революции в свое время вызвало

совершенно основательное требование П. Н. Милюкова о «пересмотре всех демократических программ, которые, ничего еще не давши народу, хотели «все» создавать через народ». Во время революции не только народные массы в России оказались «бессознательными и темными», но и культурные силы, призванные к организации народовластия, обнаружили свою политическую незрелость и свою неспособность к власти и к управлению.

Свобода в государстве утверждается на почве законного порядка, охраняемого властью. Эту мысль об органической связи политической свободы с твердостью закона и власти в свое время тщетно пытался привить русскому сознанию Б. Н. Чичерин. Политическое миросозерцание русской интеллигенции сложилось не под влиянием государственного либерализма Чичерина, а под воздействием народнического анархизма Бакунина. Определяющим началом было здесь не уважение к историческим задачам власти и государства, а вера в созидательную силу революции и в творчество народных масс. Надо только расшатать и разрушить старую власть и старый порядок, а затем все само собою устроится, — эту анархическую веру Бакунина мы встречаем одинаково у кн. Львова и у Керенского. На почве таких воззрений нельзя было, конечно, организовать ни народовластия, ни управления. И если по собственному свидетельству Временного Правительства, под его управлением «рост новых социальных связей стал отставать от процесса распада», если государство стало разрушаться, то это зависело не от одного действия стихийных центробежных сил, но и от бездействия власти. В лице этой призрачной и безвластной власти потерпело жесточайшее поражение то сентиментально-романтическое народничество, которое верило, что стоит только свергнуть старую власть, и народ проявит свое совершенство и осуществит идеал всеобщего счастья. Уже в конце апреля Керенскому пришлось в один из моментов тягостного отрезвления с горечью вопрошать: «неужели свободное русское государство есть государство взбунтовавшихся рабов?» и выражать сожаление, что он не умер два месяца назад... «с великой мечтой, что раз навсегда для России загоралась новая жизнь, что мы умеем без хлыста и палки уважать друг друга и управлять государством не так, как управляли прежние деспоты». Керенский и тут не понимал, что дело не в хлысте и палке, а в том, что государство есть государство и что Россия не изъята из общих условий, при которых только и может протекать государственная жизнь. Не только от старых методов управления, но и от этих общих условий властвования хотели освободить русский народ новые его правители. И тут они потерпели полное крушение. Их вытеснили те, которые хотели сделать Poccию не передовой ратью демократии, а «передовым отрядом мирового мятежа». При этом новом этапе революции самому суровому гонению были подвергнуты именно те, кто накануне с такой горячей верой снимал с народа старые цепи. Новое углубление революции принесло им преследования

и казни. Таков был трагический конец пламенных надежд народников, ставших на стражу «завоеваний революции». Вместе с ними потерпела крушение и романтическая вера в народную стихию, в неизменную правду и совершенство ее свободных естественных проявлений. Это была вера, как мы сказали выше, сентиментально-романтическая и в то же время позитивно-материалистическая. Она брала народ именно в его естественном и непосредственном определении. Ей недоставало сознания, что в народной душе, как и во всякой душе, есть своя лучшая и своя худшая часть и что поэтому от народа может исходить и высокий подъем героизма и мудрости, и «бунт бессмысленный и беспощадный». Силу этой худшей части народной души и просмотрели русские народники, в этом была их глубокая ошибка и великая трагедия.

В русском сознании мы встречаем и иную веру в народ, нашедшую самое яркое выражение у Достоевского. Это — вера религиозно-мистическая и в то же время реалистическая. Народ является здесь не предметом поклонения, а только средой обнаружения народного духа. Сам по себе, в своей естественности и непосредственности, народ может быть и плох, и хорош, и потому не народу надо поклоняться, а идеалам и святыням его. «Народ грешит и пакостится ежедневно, но в лучшие минуты, во Христовы минуты он никогда в правде не ошибется. То именно и важно, во что народ верит, как в свою правду, в чем ее полагает, как ее себе представляет, что ставит своим лучшим желанием, что возлюбил, чего просит у Бога, о чем молитвенно плачет. А идеал народа Христос.» Так говорит Достоевский, и для тех, кто стоит на этой точке зрения, и сейчас, после всего, что случилось, русская земля остается «святой, богоносной», «поруганной и оскверненной братской кровью, но хранящей святыни русские»: «растерзано русское царство, но не разодран его нетканый хитон»*). Для этого взгляда все, что случилось, вовсе не представляется неожиданным и загадочным: по-прежнему ведь остается твердой вера, что «идеал у народа Христос», а то, что произошло в русской революции, лишь подтверждает мысль, которая была и у Достоевского, что «когда по грехам и слабости своей» народ об истинном своем идеале забывает, то «сразу оказывается зверем, сидящим во тьме сени смертной». Для этого реалистического взгляда все настоящее, как и все прошлое наше свидетельствуют, что в душе русского народа уживаются рядом и тоска по воле, и тоска по Боге. Тоска по воле разрывает иногда все связи и законы и божеские, и человеческие, переходит все меры и грани и условные, и естественные. Тогда русский человек увлекается на путь буйного разгула, на путь бунта, смуты и анархии. Тогда раскрывается пред ним бездна и пустота отрыва от всего святого и священного. Но тут-то и просыпается в нем другая, высшая тоска, которая также увлекает его к

____________________

*) Слова С. Н. Булгакова.

безмерному и бесконечному, но уже не отрицательному, а положительному — просыпается тоска по Боге.

Мы — зараженные совестью: в каждом

Стеньке — Святой Серафим,

Отданный тем же похмельям и жаждам,

Тою же волей томим.

И как то же последствие отрыва от всех законов божеских и человеческих, после всех бурь и ужасов всеобщего расстройства просыпается в народе и тоска по власти, жажда порядка, жажда жизни устроенной и спокойной.

Русский народ, вступив на путь революции, вступив на путь свободного проявления своей жажды воли, с неизбежной закономерностью должен был скатиться к большевизму. Ибо какими бы новыми коммунистическими лозунгами ни прикрывалась русская смута XX века, самым резким проявлением ее, так же, как и смуты XVII века, было «стремление общественных низов прорваться наверх и столкнуть оттуда верховников»*). И как тогда, так и теперь, почин в разрушении общественного порядка принадлежал верхам общества. Разница только та, что низы на этот раз предупредили замыслы верхов и увлекли их за собою на путь «революционного правотворчества снизу». Вместе с тем они откинули сначала идеальные и патриотические лозунги верхов, а затем сбросили и их самих, отдавшись под власть открытым демагогам, поставившим все на грубые инстинкты, на буйные и слепые страсти масс. Так низверглась Русь в бездну.

Поддалась лихому подговору,

Отдалась разбойнику и вору,

Подожгла усадьбы и хлеба,

Разорила древнее жилище

И пошла поруганной и нищей

И рабой последнего раба.

4. НЕОБХОДИМОСТЬ ОТКАЗА ОТ РЕВОЛЮЦИОННОЙ ПСИХОЛОГИИ.

Рассуждая об итогах революционного процесса, А. В. Карташев очень правильно замечает, что «и в хаосе анархии и смуты могут быть положительные явления и начала». «Кое-что уже оседает, утрясается... Но что — кошмарный призрак анархической ночи, что — обманчивая тень предрассветных сумерок, что окажется при свете завтрашнего дня твердой действительностью, различить

____________________

*) Слова В. О. Ключевского о Смуте XVII в.

сугубо неспособны страстно заинтересованные участники и наблюдатели процесса. Одно несомненно: старая ткань политического и социального строя разрушена до основания. Механическое ее восстановление и повторение исключено. А если невозможна непосредственная реставрация , то это и значит, что произошла, в конце концов, какая-то безпланная стихийная революция. Следовательно, выяснятся со временем и ее результаты, ее исторические «завоевания». Перевесят ли они ту ужасную, голгофскую цену, которая за них заплачена? Во всяком случае не нам, современникам и жертвам кровавого потопа и бездонных нравственных ужасов, дано набраться такой сверхчеловеческой бессердечности, чтобы торопливо справлять победный триумф, при незаконченном еще балансе национальных проторей и убытков».

Не о том сейчас должна идти речь, чтобы торжествовать победу революции и подводить ее итоги. Пред лицом разоренной и с каждым годом все более дичающей родины нашей это было бы просто извращением и здравого смысла, и нравственного чувства. Надо раз и навсегда признать, что путь «завоеваний» революции пройден до конца и что теперь предстоит другой путь — «собирания русской земли и восстановления русского государства». Когда русские демократические партии писали в старое время свои программы, они имели своей целью сделать Poccию из несвободной страны свободной. Теперь пред всеми русскими людьми стоит задача, неизмеримо более тяжкая и настоятельная, — сделать родину нашу из умирающей — живою. И для этой новой задачи нужен и совершенно новый дух, нужен коренной поворот политического сознания, нужно решительное изменение нашего отношения к нашей родине — матери. Идти на ее восстановление под знаменем «завоеваний революции», радеть о ее спасении и собирании с духом революционных и классовых вожделений — это значит не понимать, не чувствовать, в какое страшное время мы живем и какая великая ответственность на нас лежит. Воссоздание России может быть совершено только подвигом и порывом общего национального объединения, только духом связанности высшими началами и святынями, сознанием ответственности перед целым. Дух классовых разделений и революционных требований должен при этом замолкнуть и замереть. Все миросозерцание, все устремление, весь строй душевной жизни должны коренным образом измениться. Когда сейчас, заглядывая в будущее, настаивают на том, что то или другое политическое требование должно быть непременно осуществлено в будущей России, что должны быть например обеспечены в ней крестьянская собственность и политическая свобода, мы скажем на это: и эта собственность, и эта свобода нужны, конечно, для России, и если они нужны, то и утвердятся в жизни; но для того, чтобы они утвердились, нужно прежде того, чтобы Россия, низвергнутая и распростертая, была поднята и призвана к жизни, нужно, чтобы русский народ перестал вымирать и от безумия коммунизма, и от новых опытов продолжения

революции. Вот главная задача, стоящая сейчас перед всеми. И при этом совершенно второстепенным является вопрос, кто именно осуществит это великое дело спасения России. Те люди, которым удастся сделать так, что в России снова можно будет жить и дышать, а не погибать физически и нравственно, и будут желанными избранниками народа. Обсуждать сейчас партийные программы и условия, обязательные для этих будущих спасителей России, значит обнаруживать недостаток и политического предвидения, и патриотического чувства. Те, кто прочно станет на смену советской власти, будут, очевидно, достаточно сильны для того, чтобы откинуть всякие партийные условия и программы как ненужную ветошь. Вот почему столь несвоевременным является сейчас после всего, что мы пережили, нести на алтарь служения России остатки революционной психологии и партийного догматизма. Глубокое непонимание условий и обстоятельств обнаруживают те, которые пытаются уже сейчас установить, какие конституционные формы примет власть, призванная к спасению России. Формы будут те, которые в тот момент будут соответствовать желаниям и нуждам народным. В разоренной, нищей и полумертвой стране невозможно будет мечтать о сложном аппарате государств Запада, сохранивших свои материальные и культурные средства. Русским людям придется придумывать учреждения более простые и более приспособленные к условиям русской разрухи. Мудрость политиков, воспитавших свою мысль на старых партийных программах, и спорах и все еще мечтающих о «завоеваниях революции», тут не поможет. Люди старых воззрений и чувств, неисправимые интеллигенты и догматики, они принадлежат прошлому. Мы же должны готовиться к будущему, которое потребует от нас новых мыслей и новых чувств.

5. НЕОБХОДИМОСТЬ ПРОБУЖДЕНИЯ СИЛ РЕЛИГИОЗНЫХ И НАЦИОНАЛЬНЫХ.

Каждый раз когда я перечитываю замечательное изображение Смутного времени в курсе Ключевского и по обыкновению нахожу множество сходств того времени с нашим, я с особенным вниманием останавливаюсь на следующих словах нашего блестящего историка: «в конце 1611 года Московское государство представляло зрелище полного видимого разрушения... Государство преображалось в какую-то бесформенную, мятущуюся федерацию. Но с конца 1611 г., когда изнемогли политические силы, начинают пробуждаться силы религиозные и национальные, которые пошли на выручку гибнувшей земли».

В этих словах я вижу не только превосходное историческое обобщение, относящееся к прошлому, но и не менее замечательное предуказание, важное для будущего. Что это значит, что «изнемогли политические силы», а спасли гибнувшую

Русь «силы религиозные и национальные»? Яркий ответ на это дает ход смуты. Началось с того, что «все классы общества поднялись тут с своими особыми нуждами и стремлениями», низы ринулись кверху, стремясь к истреблению высших классов. Когда же засевшие в Москве поляки вызвали против себя первую попытку объединения русских людей в виде первого земского ополчения, социально-политические противоречия разорвали и обессилили эту рать. Пока отдельные политические группы соединялись во имя своих особых политических интересов, их соединение оказывалось непрочным, и они изнемогали во взаимных спорах. И только тогда, когда новые и тягчайшие бедствия заставили всех забыть свои особые интересы во имя общего национального интереса, когда разрозненные политически группы превратились в единую политическую рать, восставшую на спасение веры и государства, тогда только Русь была спасена.

И невольно приходит тут в голову другое воспоминание из другого времени, более прославленного, более нашумевшего: когда Франция под водительствомгениального Бонапарта выходила из своей революции XVIII века, ее лозунгом было: никаких фракций! — так тогда называли партии — нация прежде всего! Под этим лозунгом Франция, истомившаяся потрясениями и раздорами революционного времени, была умиротворена и успокоена Наполеоном.

Эти два примера — наш и чужой — как нельзя лучше показывают, какое значение имеет национальное начало , как символ собирания и восстановления народной силы и государственного единства. Если всякая революция в стихийном своем течении превращается в диссолюцию, в разложение государства и народа, то обратный процесс восстановления и возрождения начинается с собирания народной силы воедино. И если в революции, начинающейся нередко с высоких объединяющих лозунгов, одолевают затем частные, центробежные и разрушительные стремления, то конец этому разрушению наступает тогда, когда у истомленного хаосом и смутой, кровью и слезами народа выковывается сознание общего своего страдания и общей своей нужды. Тогда-то вырастает то национальное чувство, то сознание общей связи, вне которого нет для государства спасения.

Великими жертвами, невыразимыми страданиями покупает и сейчас Россия свое национальное сознание. Тяжелым, тернистым путем приходим мы к убеждению, что Россия и русская культура выше партий и политических догм. В особенности среди молодых людей, среди более чутких и восприимчивых с непобедимой силой растет национальное сознание, крепнет естественное влечение к своему, родному, появляется пламенное чувство к родине, к отечеству, прочно входят в оборот забытые слова и забытые чувства. Тут сказывается протест не только против интернационализма, но и против анационализма и сверхнационализма всяческих видов и оттенков. «Дети» решительно отвергают отвлеченный космополитизм «отцов», их узкую партийность, их классовое народническое

настроение. С пламенным увлечением, обнаруживающим подлинный дух времени, его сущность и его глубину, они исповедуют не только то, что русская культура национальна и своеобразна, что она органически связана с своим историческим прошлым, но и то, что в этом историческом и национальном своеобразии своем она должна быть для всех нас святыней, пред которой должен склониться всякий партийный догматизм.

И этот пафос национализма так понятен и благодатен для русского сознания, в котором столь долго партийное чувство преобладало над национальным. Ведь так недалеки мы от того времени, когда ни одна из прогрессивных партий не решалась называть себя русской национальной партией, когда такое наименование считалось предосудительным и постыдным. Я не говорю уже о партиях социалистических и интернационалистических, для которых национальное есть пережиток прошлого, и те партии, которые считали себя государственными и сверх-классовыми, ставили себе как раз в заслугу, что они не национальны, а сверх-национальны, что на равных правах они включают в свой состав представителей всех народностей, живущих в России, а потому и стоят выше национальных особенностей и разделений. Казалось единственно правильным и прогрессивным, чтобы в политических партиях люди соединялись отвлеченными узами либерализма и гуманизма, началами равенства и свободы, принципами демократии и правового государства. И не приходило в голову, что, помимо таких отвлеченных принципов, все, живущие в России, выросшие в колыбели русской культуры и под сенью русского государства, и могут, и должны объединяться и еще одним высшим началом, прочнее всего связывающим, а именно преданностью русской культуре и русскому народу. В идеальном смысле своем это есть именно высшая духовная связь. Она отнюдь не означает отрицания национальных и культурных особенностей отдельных групп населения. Пусть каждая из них чтит и развивает свою культуру, но чтит и развивает ее на почве уважения и преданности великим сокровищам русской культуры. Это не угнетение, а приобщение к высшему единству, к единству и общению не только формально-юридическому, но и духовному.

Теперь нам кажется совершенно естественным и простым говорить о верховенстве и первенстве русского народа и русской культуры на русской земле и в русском государстве. А между тем так недавно еще — «свежо предание, а верится с трудом», — серьезно обсуждали предложение в официальном обращении к власти заменить слова: «русский народ», словами «народы России», да и сейчас есть организации, которые, не будучи социалистическими, стыдливо скрывают свою принадлежность к русскому народу под чисто географическим обозначением «российский».

Но что значит вернуться к национальному сознанию и принять во всей силе

этого слова требование преданности России и русской культуре? Это, конечно, прежде всего означает поставить Россию выше своих особых интересов и стремлений, личных или групповых, классовых или партийных; это значит иметь в виду прежде всего Россию, как целое.

Пока в Смутное время думали о своих интересах, о своих землях и домах,о своих вольностях и льготах, все шло вразброд. Когда же, по призыву Ермогена, Дионисия и Авраамия встали на защиту отечества и веры православной и пошли для того, чтобы отстоять «церкви Божии» и «Пресвятыя Богородицы Дом», как говорили в то время, тогда Русь была спасена.

Так и теперь, если бы стали думать о «завоеваниях революции» или о завоеваниях своих земель и домов, ничего бы не вышло. И только тогда, когда сознание твердо укрепится на мысли, что прежде всего надо спасти родину и веру, государство русское и веру православную, отстоять «церкви Божия» и «Пресвятыя Богородицы Дом», тогда созреет настоящее национальное сознание, которое и спасет Россию.

Знамя «завоеваний революции» было достаточно, чтобы разрушить Россию, но оно бессильно ее восстановить. Для возрождения России нужно другое знамя — «восстановления святынь», — и прежде всего восстановления святыни народной души, которая связывает настоящее с прошлым, живущие поколения с давно отошедшими и весь народ с Богом, как жребий, возложенный на народ, как талант, данный Богом народу.

Ревнители революционной догмы удивляются, когда русскую культуру связывают с историческим прошлым, когда в этом прошлом ищут основ для религиозно-нравственного и национального возрождения. Как будто бы Пушкин, Гоголь, Достоевский не восходят глубочайшими своими корнями к вековому творчеству русского национального гения, как будто бы русское православное сознание не имеет под собою вечных основ в прошлом! Как можно было бы после разрывов и разрушений революции говорить о национальном и религиозно-нравственном возрождении, не говоря о вечных святынях и о вековых связях? И в чем могло бы это возрождение состоять, как не в восстановлении этих связей и святынь. Люди, не желающие помнить родства и стыдящееся своего исторического прошлого, никогда не поймут, что такое национальное чувство и что такое любовь к родине. Они боятся мрачных теней прошлого и не видят его творческих основ. Они хотели бы перекрасить свою страну в цвета и краски единоспасающей общечеловеческой цивилизации и не ощущают глубинных ее основ. Они хотят любить Россию, только отвечающую их отвлеченным представлениям, а не Россию действительную и подлинную.

Истинное национальное чувство не ограничивается только тем, чтобы, откидывая все частное и случайное, партийное и особенное, групповое и сектантское,

подчинять себя сознанию общих связей и общего единства. Оно состоит также и в том, чтобы ощущать душу своего народа и его особый, своеобразный лик. Лик России, такой подчас пугающий и отвращающий, а в другое время трогающий и умиляющий есть для многих, и своих, и чужих, камень преткновения и загадка. Трудно, очень трудно в наши дни сохранить верность России. Ведь вот и на Западе, и у нас сколь многие соблазнились, и не верят, и думают: погибла Россия, и по заслугам своим погибла. Но подлинное национальное чувство соблазниться не может: оно бережно и с пощадой прикасается к язвам и ранам родины-матери и верит, что за этими ранами и язвами зарождается новая жизнь, — своя, особенная и самобытная русская жизнь. И каждый из нас, кому Бог послал жребий быть русским, захочет ли стать счастливым англичанином или французом? захочет ли отречься от России и от ее страдальческого пути? Конечно, нет. Но если так, то надо идти дальше: надо стремиться понять особые пути России, ее особый жребий и за нищенским ее нарядом, как учат наши великие поэты и мыслители, разглядеть ее живую душу и ее призвание, не примеряя к ней чужих мерок, а стараясь помочь ей идти своим путем для блага и своего собственного, и всего человечества.

6. ПРЕД ЛИЦОМ БУДУЩЕГО.

В той задаче «восстановления святынь», которая предстоит сейчас русским людям, особенно важно понять, что речь идет тут не о воскрешении каких-либо внешних форм жизни или быта, а о возрождении душ, о религиозно-нравственном возрождении. Необходимо понять, что для создания новой России нужны новые духовные силы, нужны воспрянувшие к новому свету души.

Русскому человеку в грядущие годы потребуются героические, подвижнические усилия для того, чтобы жить и действовать в разрушенной и откинутой на несколько веков назад стране. Ему придется жить не только среди величайших материальных опустошений своей родины, но и среди ужасного развала всех ее культурных, общественных и бытовых основ. Революция оставит за собой глубочайшие разрушения не только во внешних условиях, но и в человеческих душах. Среди этого всеобщего разрушения лишь с великим трудом будут пробиваться всходы новой жизни, не уничтоженные сокрушительным вихрем жестоких испытаний. Тлетворное дыхание большевизма всюду оставит следы разложения и распада. И новый дух, закаленный в этой страшной борьбе, с величайшим трудом будет овладевать распавшимися элементами общей жизни. Придется действовать в условиях ужасных и первобытных, и сколько раз у новых сеятелей «разумного, доброго, вечного» будут опускаться руки при виде

этого необозримого поля, на котором новая жизнь зачинается среди мертвых костей. Но более того: новые всходы, которые будут пробиваться на русской земле среди развалин, не всегда будут только добрыми и животворными, произрастающими на благо для всех; нередко они будут являть картину неудержимого стремления и буйного роста, утеснительного и пагубного для окружающих. Сколько новых темных чувств не заглохнувшей стихии опять проявится! сколько натворит новых бед суровая страсть порядка и покоя! сколько тяжелых этапов пройдет и могучая потребность хозяйственного восстановления с ее неукротимыми инстинктами приобретения и накопления! Потребуется наивысшая сила света и разума, чтобы светить и просвещать в этих новых бесконечно трудных условиях; потребуется величайшее напряжение верующего сознания, чтобы видеть впереди спасительный исход.

Но есть и другая причина, не менее глубокая, чтобы искать сейчас опоры только в религиозно-нравственном просветлении духа. Не мы одни, весь мир переживает в наши дни величайший кризис правосознания. И самое важное и основное в этом кризисе есть то, что это — кризис неверия, кризис культуры, оторвавшейся от религии, кризис государства, отринувшего связь с церковью, кризис закона человеческого, отказавшегося от родства с законом Божеским.

Вот почему оскудела и демократическая идея. Ведь вера в ее всемогущество поколеблена не только ее крушением в русской революции, но и ее кризисом в странах ее недавнего торжества. Те, кто по-старому думают, что демократия есть какая-то исключительно хорошая и прочная форма, все еще полагают, что в плане своих стремлений на этом требовании демократии можно поставить точку. Они смотрят на демократию, как на некоторый исчерпывающий и всеобъемлющий символ справедливости и свободы, как на главное и основное условие всякого дальнейшего прогресса. Между тем, современная научная мысль на основании широкого опыта применения демократических начал подтверждает очень древнее наблюдение, что демократия, как и всякая другая форма, может быть лучше или хуже в зависимости от духовного содержания, которое вкладывает в нее народ, и что при известных условиях она может стать и полным извращением всякой справедливости. Но более того: современное развитие и состояние демократии обнаруживает именно то духовное ее оскудение, о котором незадолго до своей смерти писал В. Д. Набоков. Замечательно, что совсем недавно, (в 1922 г.) американский писатель Чарльз Туинг, характеризуя это духовное оскудение, почти дословно, сам не подозревая об этом, повторил классическую характеристику Платона в Диалоге «Государство». Изображая тот «век рассеянной мысли», каким является, по его мнению, демократический век, Туинг замечает, что «демократии свойственно превращаться в анархию», что «демократический закон легко становится беззаконием»: «это мир, в котором каждый рассматривается, не как

равный другому, но немного лучше, чем другой; результатом является человеческий хаос..., интеллектуальные идеалы разбиваются; царит разнузданность; умственная рассеянность распространяется в обществе, как леденящий мороз». Это горькое сознание гражданина великой заатлантической демократии с разных сторон подтверждается тем современным очень верным определением демократии, согласно которому она является системой релятивизма, системой терпимости и безразличия ко всяким догматам и взглядам, системой самых широких допущений и на все стороны открытых дорог. В этом признается великое преимущество демократии, но в этом нельзя не видеть и ее роковой опасности. Становясь системой духовного релятивизма и индифферентизма, она лишается всяких абсолютных основ, она поистине становится, чтобы употребить выражение Гасбаха, «как бы пустым пространством», в котором отдельные политические воззрения сталкиваются и утверждаются, в зависимости от соотношения большинства и меньшинства. Жить в современном демократическом государстве, это значит жить в атмосфере относительного, дышать воздухом критики и сомнения. И неудивительно, если при отсутствии абсолютных духовных основ все сводится к борьбе сил, к борьбе большинства и меньшинства и в конце концов к борьбе классов. Качественные определения уступают место количественным. Борьба и столкновение сил — вот что становится решающим моментом. Понятно, что это путь к анархии, хаосу и «леденящему морозу». Самое страшное и роковое в этом процессе — опустошение человеческой души. Путь автономной морали и демократической политики привел к разрушению в человеческой душе вечных связей и вековых святынь. Вот почему мы ставим теперь на место автономной морали теономную мораль и на место демократии, народовластия, — асиократию, власть святынь. Не всеисцеляющие какие-либо формы спасут нас, а благодатное просветление душ. Не превращение государственного строительства в чисто внешнее устроение человеческой жизни, а возвышение его до степени Божьего дела, как верили в это и как об этом говорили встарь великие строители земли русской, вот что прежде всего нам необходимо.

Таковы те совершенно особые условия и положения, которые надо иметь в виду, когда мы думаем о строительстве новой России. Надо помнить, что всем нам придется жить в совершенно новом мире духовных соотношений, среди многих «потухших маяков», среди многих оскудевших и утративших обаяние ценностей. Холодно и неуютно будет в России; но, может быть, еще более холодно и неуютно будет и в той Европе, в которой издавна мы привыкли искать опоры своим стремлениям. И с новой силой исторгнется, может быть, из русской груди болезненный крик Гоголя: «все глухо, могила повсюду!».

Для того, чтобы среди этих исключительно тяжких условий не потеряться, не сломиться, не изнемочь, тем, кто указует путь и руководит «сердцами и со-

вестью», нужно и самим стать людьми «нового сердца и нового сознания», и найти опору в новом сознании окружающих. Невозможно представить, чтобы ведущие и ведомые остались такими, какими они были ранее, в годы «завоеваний революции», в годы «саморазнуздания больного правосознания и судороги ожесточившейся слепоты»*). Нужно, чтобы все поняли, что не механические какие-либо выборы и не какие-либо внешние формы власти выведут наш народ из величайшей бездны его падения, а лишь новый поворот общего сознания. Дело не в том, чтобы власть была устроена непременно на каких-то самых передовых началах, а в том, чтобы эта власть взирала на свою задачу, как на дело Божие, и чтобы народ принимал ее, как благословенную Богом на подвиг государственного служения. Необходимо, чтобы замолкли инстинкты революционных домогательств и проснулся дух жертвенной готовности служить общему и целому. Нужно, чтобы стала впереди рать крестоносцев, готовых на подвиг и на жертву, и чтобы за нею стояли общины верующих, светлых духом и чистым сердцем, вдохновленных любовью к родине и вере. Должен образоваться крепкий духовный стержень жизни, на котором все будет держаться, как на органической своей основе.

И как бы ни представлять себе переход от жестокого и умерщвляющего деспотизма Советской власти к формам более свободным и животворным, — в виде ли постепенного ослабления исключительного господства этой власти и постепенного привлечения его к управлению новых элементов, или в виде внезапного ее падения, все равно русский народ не встанет с своего одра, если не пробудятся в нем силы религиозные и национальные. Не политические партии спасут Россию, ее воскресит воспрянувший к свету вечных святынь народный дух!

П. НОВГОРОДЦЕВ.

___________________

*) Выражение И. А. Ильина.

Страница сгенерирована за 0.04 секунд!